Весь мир – театр - Ольга Трушкина

Весь мир – театр

Ольга Трушкина

© Ольга Трушкина, 2017

ISBN 978-5-4483-6090-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Был конец марта – весенние каникулы. Антоша вместе с Сикерзом уехали на недельку в Москву, навестить Владимира Олеговича и Екатерину Львовну. Супруги Ватрушкины уже полгода проживали в столице. Тяжело заболела родная тетя Владимира Олеговича, и нужно было за ней ухаживать. Кроме него у старушки других родственников не имелось, если не считать сбежавшего заграницу подлого младшего братца Ватрушкина. Тетя Аля обещала оформить завещание на отзывчивого племянника. Антоша не захотел уезжать из родного города. Мальчику было неохота менять школу и расставаться с друзьями, поэтому он остался жить с бабушкой и старшей сестрой.

Кружкин, после отъезда юного толстячка и собаки, наслаждался тишиной и покоем. Он полулежал в мягком кресле, уютно устроив длинные ноги на пуфике. Яркое по-весеннему солнышко пробивалось сквозь щель между шторами и приятно щекотало его огромные черствые пятки. Генрих Валентинович сквозь сон ощущал его нежные прикосновения.

Громкий звонок телефона прорезал тишину. Генрих Валентинович очнулся от сладкой послеобеденной дремоты, быстро снял трубку.

– М-дя, Кружкин у аппарата, – сказал он хриплым спросонья голосом.

– Здравствуйте, Генрих Валентинович! Это вас Елизавета Михайловна беспокоит, узнали?

– Ах, да! Как же я могу вас не узнать, драгоценнейшая Елизаветочка Михайличка? Безумно рад вас слышать, – голос мужчины резко изменился, он приобрел елейную мягкость и приторную сладость.

– Вы уже устроились на работу?

– Никак нет, ничего подходящего найти так и не удалось. Вот оно, государство-то российское, – скорбно ответил Генрих.

– Вот и славно! Наша уважаемая бутафорша Валентина Владимировна ушла на пенсию, а достойной замены мы так и не нашли, так что если желаете, можете завтра же приступить к работе. Я знаю, что у вас нет опыта, но это не беда, дело наживное, главное, чтобы человек был хороший. Так что будьте любезны подойти завтра к началу утренней репетиции с трудовой книжкой! Всего вам доброго!

– Огромнейшее вам спасибище, Елизаветочка Михайличка! Не знаю, как вас и благодарить, – бормотал Кружкин, но директриса театра кукол уже повесила трубку.

– Ну вот, труба зовет! И вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди! И Генрих, такой молодой, и Кружкин всегда впереди! – немилосердно фальшивя, пропел бывший грузчик и побежал на кухню, делиться своей радостью с Матреной Ивановной.

Но бабушка весьма скептически отнеслась к его новой должности:

– Молодой здоровый мужчина и кукольный театр! Прости Геночка, может я старая и отстала от жизни, но это звучит смешно! Будешь с разными тряпками да Петрушками возиться, подшивать да подклевать, не мужское это дело, уж поверь мне. Да и платить за это много никто не станет, вот увидишь.

Генрих очень рассердился и обиделся. Гордо задрав подбородок и сказав свое знаменитое: «М-дя!», пошел готовиться к завтрашнему вступлению в новую, чрезвычайно ответственную должность.

Прежде всего, он вынул из шкафа и тщательно почистил щеткой выходной черный пиджак, затем приготовил розовый с разводами галстук и любимую белую рубашку. Она оказалось не первой свежести, внутреннюю сторону воротника украшала жирная черная полоса. Маши дома не было, а на бабушку Генрих обиделся, так что постирать ее некому, а самому Кружкину заниматься стиркой было совсем не охота, да и честно сказать, не умел он.

«Да ладно! Авось никто и не заметит, кто же станет мне под пиджак заглядывать? А что запах не свежий, так мы ее сейчас одеколончиком попшикаем, и все будет в ажуре»

Так он и сделал, неприятный запах, вроде бы, ушел, но на самом видном месте образовалось большое желтоватое пятно.

«Не беда, к утру высохнет и исчезнет, а если нет – галстуком прикроется» – решил Генрих.

С одеждой на завтра теперь было все в порядке. Мужчина отыскал в серванте трудовую книжку и положил ее во внутренний карман пиджака, затем немного подумал и поместил туда же свой паспорт, в красивой кожаной обложке, недавно купленной на распродаже.

«Так, с документами все в порядке! Теперь можно подумать и о хлебе нашем насущном. Искусство искусством, а соловья баснями не кормят» – подумал интеллигент и отправился на кухню. Прежде чем туда войти, долго прислушивался, ушла ли бабушка в свою комнату. Ему не хотелось лишний раз с ней столкнуться.

– Так-с! Что тут у нас? – сказал он сам себе, открывая дверцу холодильника.

На полочках оказалось немного продуктов: половина батона вареной колбасы, жареная курица, заботливо увернутая в фольгу, порядочный кусок сыра, банка майонеза и остатки вчерашнего мясного супа в кастрюльке.

– Живем, Генрих Валентинович! Голодная смерть нам не грозит никоим образом, – обрадовался мужчина и принялся готовить бутерброды, чтобы взять с собой на работу.

Прежде всего, вытащил из буфета большой белый батон и разрезал его вдоль. Густо намазал обе половинки майонезом и уложил на одну толстые кружочки колбасы, а на вторую – ломтики сыра. Сложил все вместе и упаковал полученное сооружение в пластиковый пакет. Затем перелил суп из кастрюли в поллитровую баночку и плотно закрыл крышкой. Все это интеллигент положил в старый школьный рюкзак, с которым обычно ходил на работу. Он ему достался, когда Антоше купили новую сумку. Кружкин забрал себе старый портфель, неаккуратно кое-где зашил неподходящими по цвету нитками и стал ходить с ним на работу. Это было очень удобно, туда много чего помещалось.

Приготовленных на завтра продуктов ему показалось мало, мужчина снова полез в холодильник, схватил еще и курицу. От нее исходил божественный аромат чеснока и специй. Генрих не удержался, оторвал правую ножку и мигом ее обглодал. Лучше бы он этого не делал! Это только разожгло в нем волчий аппетит. Отломил вторую ножку и тут же сожрал, чуть не подавившись косточкой от жадности. Затем оторвал кусочек грудки и запихнул в свой огромный, прожорливый рот. Тут послышались шаги Матрены Ивановны. Старушке зачем-то понадобилось на кухню.

– Чертова перечница! Не сидится на месте старой калоше! – выругался Кружкин, завернул курицу обратно в фольгу и быстро уложил в рюкзачок, вместе с остальными припасами.

– Геночка, ты себе завтрак собираешь? – спросила старушка, ласково глядя на Генриха ясными голубыми глазами, – там, в холодильнике курочка жареная лежит, отрежь себе кусочек!

– Спасибо, Матрена Ивановна, обязательно отрежу, – фальшиво улыбаясь, ответил Генрих.

– И хлебушка возьми, не забудь! Там в буфете еще полкило печенья есть, положи себе в сумку. Сахарку отсыпь в баночку и заварки возьми, не в сухомятку же кушать! Так и желудок недолго испортить…

Генрих Валентинович так и сделал: насыпал в литровую банку сахарного песку, взял пачку «Лисмы», печенье и еще прихватил баночку яблочного джема, так на всякий случай.

Наблюдая за этими сборами можно было подумать, что Кружкин собирается не на работу в театр, который находится в пятнадцати минутах ходьбы, а как минимум, в недельное путешествие.

– Все, милая! Завтра вступаю в должность, – радостно сказал Генрих Валентинович встречая Машу в прихожей, когда она вернулась с работы. Он говорил так гордо и высокопарно, словно его назначили, по меньшей мере, министром.

– Правда? Я так рада! А где и кем ты будешь работать? – поинтересовалась супруга.

– Бутафором в театре, мне сегодня звонила лично сама директриса и слезно умоляла их выручить, я не мог ей отказать. Если я завтра не выйду на работу, у них все спектакли сорвутся, а это такие убытки, даже подумать страшно! – с важностью заявил Кружкин.

– Вот и хорошо, я просто счастлива, что ты снова будешь при деле, в коллективе, где тебя ценят и уважают.

– М-дя! Меня в театре всегда очень уважали, даже некоторые важные роли доверяли. Эх, жаль только, отдохнуть, как следует, не успел! Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. Да ничего не поделаешь, трудовые будни – праздники для нас, – сказал Генрих.

У него оставалось еще одно важное дело – выманить у супруги немного денег на карманные расходы. Просто попросить, как все нормальные люди Генрих не мог, не позволяла мужская гордость.

Надо было тонко намекнуть жене, чтобы она сама предложила ему некоторую сумму, и тогда, разумеется, он не стал бы отказываться.

Маша не спеша поужинала и начала смотреть какой-то увлекательный фильм по телеку.

Генрих, расположившись на полу между женой и телевизором, так чтобы не перекрывать ей экран, но при этом находиться в ее поле зрения, принялся, громко звеня мелочью, яростно пересчитывать скудное содержимое своего роскошного бумажника. Маша не обращала на него никакого внимания. Тогда Генрих Валентинович негромко пропел: